ВПЕРВЫЕ! Дионис-2 (продолжение лекции в НУ)

Прежде, чем продолжить конкретно тему Диониса, я бы хотел несколько прояснить вопросы, затронутые на прошлой лекции (см. лекцию ДИОНИС - 1), которые мне кажутся довольно сложными.

Речь идёт вот о чём: я там сказал, что в античном мире (под античным миром я, собственно говоря, имею в виду средиземноморский ареал, то есть Египет, Грецию, Италию, Малую Азию), в античном мировоззрении не было проблемы смерти. Мне кажется, что это очень важный вопрос, и требуется несколько дополнений, чтобы было понятно, почему так оно и было. Дело в том, что изучению античного мира до крайности мешает вот какая вещь: в античном мире была другая концепция человека, принципиально другая. И заметьте, когда мы читаем разного рода истории, в смысле историков, которые нам излагают историю Греции, Египта, той же Малой Азии, вообще такого рода стран, истории, которые были две-три тысячи лет назад, там есть один дефект - историк в некотором смысле выставляет себя и своих современников на место тех исторических лиц, о которых он пишет. Проще говоря, почти у всех историков концепция такова, что люди в принципиальном смысле не меняются - то есть, что у них одинаковые потребности, одинаковые инстинкты, что для них главное - голод и любовь, которые надо удовлетворить, избежание страдания, поиск наслаждения и прочие такого рода вещи. И как раз с такой концепцией совершенно нечего делать в истории античного мира и вот почему.

Поскольку мы будем говорить о Дионисе и, следовательно, о греческой религии и мифологии и о греческой жизни, условно говоря, досократовского периода, то есть, до четвёртого века, до новой эры, совершенно понятна вот какая вещь: акцент, который делали греки, никогда не был акцентом на внешний мир и на тело, акцент был только на душе. Душа - это понятие, на тему которого греческие мудрецы написали очень много, говорили очень много и считали это главным. В этом смысле тело не отличается от души, то есть, там нет такого разделения - тело-душа-дух, это единый организм, в котором тело занимает периферийно материальную позицию. Тело занимает позицию самую ничтожную, то есть, тело есть то, что погибает. Погибает оно примерно так же и для египтян, и для греков - это была такая же катастрофа, как вот, если бы мы, обрезая ногти или волосы, стали проливать слёзы, что ногти лежат на полу, а волосы еще там неизвестно где, в каком-нибудь ведре.

В этом смысле отношение к телу было примерно такое, и не только к телу, к телесной материальности вообще. И как я, по-моему, уже упоминал в прошлый раз, ужасная ошибка при изучении всех этих вещей - говорить о греках, что они были очень физическими, очень конкретными, что они не были трансцендентными людьми и что они не были метафизиками в современном смысле слова.

С одной стороны, это, конечно, верно, они не были метафизиками именно по той простой причине, что между физикой и метафизикой не было никакой пустоты, никакой трансцендентности, если это слово точно переводить с латыни. Поэтому проблема жизни решалась у греков совершено иначе, чем она решается у нас. Что такое душа для грека в этом смысле? Душа состоит из нескольких фрагментов (условно говоря, "фрагментов", все эти "фрагменты" связаны между собой): душа вегетативно-анимальная, то есть, та душа, которая непосредственно оживляет тело, связана с ним, и душа интеллектуально-небесная. Мы бы сказали "вечная, бессмертная", но эти слова нелепы для философов, для которых нет бессмертия, потому что нет смерти.

Я уже упоминал, по-моему, а если нет, то скажу, что правильность перевода тех греческих слов, которые у нас переводятся как "смерть" или "небытие", очень и очень спорна, потому что слово "танатос" можно перевести десятком способов, и слово "меон" - "небытиёе" - можно перевести тоже очень многими способами, хотя бы потому, что "ме" не обязательно является отрицательной частицей. Она может явиться и утвердительной частицей, всё зависит от того, в какой стране, кто говорит, как вы понимаете этот мёртвый язык - здесь возможны всякие спекуляции. Но совершенно ясно и по чистой мифологии, и по греческой теогонии, что смерть имеется в виду там в совершенно ином смысле, чем она имеется в виду здесь. Поэтому знаменитейший исследователь античной мифологии и религии Иоанн Яков Бахофен (о нём мы поговорим несколько позже), много изучавший греческие саркофаги, как раз обратил внимание на то, что там нет, собственно, удручённых лиц, никто не посыпает голову пеплом, никто не плачет - люди весёлые, смеются, пьют. И в этом смысле получается странная неопределённость - хоронят ли там кого-нибудь или провожают в какое-нибудь путешествие. Что же получается дальше с этим круговоротом там, где нет смерти?

Здесь, в орфической теогонии, ближе к дионисизму, который нас сейчас интересует, распространена в основном такая версия: что вегетативно-анимальная часть души подпадает под всеобщий вселенский метемпсихоз. Как это примерно объяснить? Каждый человек в той или иной мере являет собой черты какого-либо животного, какого-либо камня, какого-либо растения. Так вот, после смерти тела эта вегетативно-анимальная душа переходит в камень, в растение, в животное, грубо говоря, в то животное, на которое человек похож; если человек похож на корову или на птицу, он в сущности таковым и становится потом. Но душа интеллектуально-небесная выходит из этого круговорота и ведёт свою совершенно особую жизнь.

Уже как раз о судьбе души интеллектуально-небесной мы можем прочесть в нескольких диалогах Платона, я надеюсь, что все Вы их очень хорошо знаете, и поэтому останавливаться я на этом не буду.

Далее. Именно потому, что эта концепция - другая концепция человека, нам очень сложно понять кое-какие вещи. Немножко приближаясь к дионисизму, но и не только, вообще, к языческому политеизму, мы должны отметить вот какую вещь: да, душа в язычестве - это одно дело, душа в иудеохристианстве - это совсем другое дело; но ситуация такова - в язычестве никогда не было такого понятия как аскетизм или "спасение души". Можно было как-то спасать тело для каких-то целей, но, считалось, что собственными мозгами или с помощью богов никогда не спасёшь того, что ни в какой помощи не нуждается - у души свой путь (я имею в виду опять же интеллектуально-небесную душу) и, естественно, имея свой путь, она не нуждается в наших жалких человеческих усилиях. Здесь совершенно другая ситуация души. Душа сопричастна телу настолько, насколько в её, души, планы входит пребывание в этом теле. Именно этим объяснимо крайнее пренебрежение к материи, которое всегда отличало античный мир. Именно этим объяснимо то, что при определении материи даже очень въедливые античные философы как правило отделывались двумя-тремя фразами, ну, в основном, что это "чистая потенция", что это "нечто, что не поддаётся никакому познанию вообще, потому что там просто нечего познавать".

Заметьте, то, что является для нас главным, материя и её познание, в античном мире не считалось вообще ничем. Это, естественно, надо обязательно иметь в виду, так же как и обязательно надо иметь в виду, что в античном мире никогда не было идеи спасения души под угрозой гибели, под угрозой вечной погибели, ада и прочих вещей. И именно поэтому там никогда человеку не навязывали определённых правил поведения, то есть, "веди себя именно так, иначе будет плохо, иначе твоя душа навечно погибнет". Естественно, если нет смерти, то нет и личной смерти - это всё понятно, поэтому таких понятий как там "истязать тело" или там как-то "воспитывать тело" тоже никогда не было.

Здесь мы уже ближе подходим к дионисизму. Почему не было этого понятия? Потому что, считалось, да, тело может мешать интеллектуально-небесной душе двигаться по своему пути, но тело ни в коем случае нельзя принуждать к чему-то - выдерживать посты, какой-то аскетизм, какое-то бичевание именно потому, что тем самым интеллектуально-небесная душа "вооружит" против себя душу вегетативно-анимальную. Естественно, что телесные инстинкты очень сильны, и поэтому гораздо проще их полностью удовлетворить, чем препятствовать их проявлению.

Этому воззрению в значительной степени следует орфическая теогония. Почему "орфическая теогония"? Потому что Орфей считался по традиции первым верховным жрецом бога Диониса, поэтому так называемый "дионисизм" - это слово можно также легко заменить словами "орфическая традиция".

В принципе, мы очень мало знаем о Дионисе и о его культе, и о его мистериях. Дело в том, что хоть до нас дошло много источников, они крайне разноречивы, иногда противоречивы. И поэтому создавать картину дионисизма в принципе гораздо труднее, чем создавать, допустим, картину Зевса и его мира, Аполлона и его мира, Пана и его мира. Но, всё-таки, некоторые источники есть, и вот они каковы.

Главным источником познания Диониса является большая поэма греческого писателя Нония (это пятый век новой эры). Поэма эта называется "Деяния Диониса". Дошла она далеко не целиком, скорее большими фрагментами. Далее, есть ещё небольшая поэма неоплатоника, которого красиво зовут Иеропл Александрийский (это четвёртый-пятый век). У него есть небольшая поэма, которая называется "Охота титанов за Дионисом". И есть ещё разрозненные орфические гимны (так называемые "орфические гимны", они, естественно, не принадлежат самому Орфею, но это просто в традиции Орфея), по которым тоже деяния Диониса в той или иной мере мы можем как-то проследить.

Для того, чтобы в этом смысле подойти немножко ближе и понять, что такое дионисизм, я хочу Вам процитировать фрагмент из Нония "Деяния Диониса". Этот фрагмент касается вот какого момента в бурной жизни Диониса - его завоевания Индии, в его путешествия в Индию. Я цитирую:

"Некоего числа - если это случилось после изобретения чисел - воинство Диониса высадилось в Индии. Иные, играя с дельфинами на морской воде, обратились на суше в неистовых сатиров, которые, потрясая своими итифаллосами, грозились перебить в чуждых храмах священные сосуды. Другие, мрачные и бородатые, опутанные змеями, тащили бурдюки, наполненные пурпуровым вином. Множество голых баб приплясывало вокруг дубов, что неторопливо шествовали на своих разлапистых корнях, подобно паукам. Пьяный Селен обглоданной костью понукал осла и взбешённый длинноухий сбросил его в конце концов. Старик Селен в цветастых лохмотьях, горланя непристойную песню, снова забрался на четвероногого упрямца и принялся дразнить неуклюжего волкоголового выселянина, который приставал к визгливой грудастой вещи. Посреди бесчисленного воинства фавнов, сатиров, волкодлаков, менад, лемуров, мемаллонов, трехинов, аспеолов катилась великолепная, влекомая леопардами колесница, где возлежал, усыпанный цветами, в венке из плюща и дубовых листьев юный бог вина, теургий и превращений.

Разным взорам он представлялся по-разному - молодым женщинам виделся юноша с дивными сапфировыми глазами и большим напряжённым фаллосом. Мужчины созерцали пышную гетеру с насмешливыми красными губами, пьяные старухи - кудрявого мальчика, играющего виноградной кистью".

Вот такой фрагмент Нония. Здесь есть некоторые слова, которые, наверное, требуют пояснений. Что касается Селена, наверное, Вы о нём немного знаете - это воспитатель Диониса, вечно пьяный старик Селен, который всегда как правило, во всех дионисиях, изображается примерно вот в таком виде и примерно за такими занятиями.

Продолжение...